После Ла-Ла Ленда

или Почему у России нет стратегии победы в этой войне?

Вирус поминали сорок дней. Потом деньги кончились. Россия выходит из карантина. Он оказался не по карману. О реальных цифрах потерь мы узнаем много лет спустя, возможно. А пока главный промежуточный итог битвы с пандемией состоит в том, что Россия оказалась абсолютно не подготовленной к испытаниям такого масштаба, а ведь до этого власти готовились чуть ли не к мировой войне с Западом.

И ведь речь идет не о самой ужасной, откровенно говоря, инфекции. Можно только представить себе, к каким тяжелым социальным и экономическим последствия привела бы на самом деле настоящая, а не гибридная война, случись она вдруг. Резюме этих трех месяцев такое: для России в ее нынешнем состоянии, скорее всего, любой крупномасштабный и затяжной военный конфликт или даже масштабная экологическая авария – вроде Чернобыля – обернутся катастрофой. Думаю, теперь это понимают и в Кремле.

Кем (и где) вы были вчера?

Реакция Кремля на кризис, вызванный пандемией, была предсказуема. Она детерминирована выявившейся системной неготовностью России долго выдерживать существенную дополнительную экономическую и социальную нагрузку. Особой свободы выбора стратегии поведения у властей в реальности не было, потому что, как сказал классик, «все украдено до нас». Главный вопрос не в том, носить маски или не носить, давать деньги или не давать, а в том, почему нечего носить и нечего давать.

Бесконечные споры о том, полезен или вреден карантин, только уводят в сторону от сути проблемы. Сегодня на первом плане должен быть другой вопрос. Почему страна, претендующая на статус военной сверхдержавы и в течение последних двадцати лет получавшая беспрецедентные в ее истории сверхдоходы от продажи естественных ископаемых, оказалась в итоге не способна профинансировать антикризисную программу даже на уровне стран Восточной Европы, не говоря уже о странах – членах «большой семерки», и вынуждена снимать карантин, не дождавшись даже выхода на пик эпидемии?

Сценарии по карману

Все удачные карантины похожи друг на друга, каждый неудачный карантин неудачен по-своему. Никто в мире не свободен в выборе стратегий преодоления кризиса. Каждое государство, как и Россия, выбирает ту стратегию, которую может себе позволить. Просто многие могут позволить себе больше и дольше. Иногда встречаются смешные казусы, когда крайности сходятся. Так, Швеция не объявляла полноценного карантина, потому что может себе это позволить, а Белоруссия не объявляет никакого карантина, потому что не может себе этого позволить. При этом они на каком-то участке дистанции проходят рядом, вот только финал у каждого, по-видимому, будет свой.

Нет какого-то одного, одинаково для всех пригодного идеального сценария – тайваньского, шведского, южнокорейского или немецкого. Наоборот, то, что немцу хорошо, то в данных условиях, может быть, русскому – смерть. На выбор сценария влияют экономические, политические и особенно культурно-исторические факторы. У каждого имеется свой коридор возможностей, а вот дальше уже начинает работать субъективный фактор – кто-то проскакивает через этот коридор с минимальными потерями, а кто-то в нем застревает.

Насколько можно судить сейчас (хотя сейчас еще очень рано о чем-то судить – вирусы, как и цыплят, по осени считают) текущий успех или неуспех в борьбе с коронавирусом определяется действием нескольких основных факторов, а именно: готовности правительства действовать решительно и быстро; готовности населения доверять своему правительству и добровольно исполнять его требования; общего объема финансовых и экономических ресурсов, которые страна может мобилизовать в критической ситуации и, наконец, от эффективности национальной системы здравоохранения – показателя, который в подобной ситуации аналогичен уровню боеспособности армии в условиях войны.

Если посмотреть на весь спектр продемонстрированных властями разных стран подходов, то все его многообразие можно свести к двум основным стратегиям и множеству их деривативов (имитаций). Первая стратегия состояла в попытке выстроить модель развития эпидемии с привлечением модных современных научных методов (big data и прочее) и с ее помощью пройти «между смертельных струй», выработав за год-полтора так называемый «стадный иммунитет». Вторая стратегия – в том, чтоб, не мудрствуя лукаво, применить известные со времен средневековых эпидемий чумы ограничительные меры и свести любой ценой первую волну заражений до минимума, а потом действовать по обстоятельствам.

Сразу скажу, что на нынешнем этапе развития пандемии говорить о том, какая стратегия оказалась более выигрышной, преждевременно. Никто не знает, как больно он ударился о дно, потому что еще летит в пропасть. К тому же, как показал опыт, знаменитое высказывание Марка Твена о статистике сегодня может звучать так: есть ложь, есть большая ложь и есть статистика о жертвах коронавируса. И это может быть, к сожалению, сегодня записано на счет не только стран с непрозрачными авторитарными режимами, но и самых развитых демократий Запада. Так что возможно, что даже осенью мы мало что узнаем – потребуются годы кропотливой аналитической работы, чтобы постфактум разобраться в ситуации.

Тем не менее, предварительно можно сказать, что в основной своей массе провалились обе стратегии. Италия, Франция и Испания очень быстро ввели крайне жесткий карантин, но это не предотвратило развитие эпидемии по самому жесткому сценарию. США, Великобритания и Нидерланды попытались поиграть в «научный подход» и выстроить модель приобретения коллективного иммунитета, но очень скоро вынуждены были сойти с дистанции и прибегнуть к традиционным методам борьбы с эпидемиями, которые, однако, оказались запоздалыми.

При этом и в том, и в другом случае имеются отдельные истории успеха. Но, если к ним присмотреться повнимательней, то они появляются там, где к четким действиям правительства добавляются другие позитивные факторы, и в первую очередь – дисциплинированность и организованность общества. Карантин, провалившийся поначалу в Италии и в Испании, дал прекрасные результаты у «богатых азиатов», где действия правительства нашли понимание со стороны общества. Аналогичные результаты были достигнуты в европейских (по культурному типу, а не по географической принадлежности) странах, традиционно отличающихся высокой дисциплинированностью, таких как Германия, Новая Зеландия, Австралия и вся Скандинавия. То есть четкие действия властей плюс доверие население к властям и готовность добровольно исполнять жесткие предписания являются основной формулой успеха на первом этапе сражения.

Есть, пожалуй, еще один фактор, влияющий на выбор стратегии, о котором не очень принято говорить. Это фактор этический – цена жизни. В разных обществах, даже среди самых развитых государств, она существенно разнится. В конечном счете, при выборе стратегии все время приходится делать выбор между спасением людей и спасением экономики, и даже еще более жесткий – между спасением тех, кто может умереть прямо сейчас, и тех, кто потенциально может умереть и почти наверняка умрет позже, но уже не от вируса, а от других болезней из-за коллапса систем здравоохранения и финансового кризиса. Там, где общество готово принести в жертву светлому будущему своих стариков, убедить людей в необходимости карантина сложнее.

Поэтому среди стран, выбравших альтернативный «научный» подход, положительный результат в той или иной степени достигнут только в Швеции, где трехкратное превышение смертности по сравнению с соседними странами оказалось приемлемым для общества. Но, если к нему пристально присмотреться, то нетрудно увидеть, что секрет успеха состоит в сочетании двух факторов – готовности населения соблюдать карантин добровольно (рестораны открыты, но ходят в них при крайней необходимости) и отсутствии необходимости выигрывать время для наращивания мощностей системы здравоохранения – третий важнейший компонент формулы успеха. Так что при внимательном рассмотрении в шведском сценарии нет ничего уникального и героического.

Плата за Ла-Ла Ленд

Основная проблема России, как мне кажется, состоит в том, что никакого особого выбора у нее изначально не было. Все споры о том, вводить или не вводить карантин, и, если вводить, то какой и насколько, совершенно бессмысленны. И так было понятно, что не вводить карантин Россия не может, так как ее система здравоохранения захлебнется в первые же несколько недель, и держать его долго тоже не сможет, так как ее финансовые ресурсы истощены, а лишенное реальной поддержки со стороны государства население быстро становится неуправляемым. Об этом, собственно, президент всем и сообщил через сорок дней карантина. Сорок дней, к сожалению, оказалось слишком мало, чтобы он смог вывести свой народ из царства вируса. Россия предоставлена теперь сама себе и местным начальникам, на которых потом и свалят вину за все. Русский царь умывает руки горячей водой с мылом (не менее 20 секунд), но в уме держит веревку. Да, Путин не выглядит сегодня командиром, готовым шагать впереди колонн, или, пользуясь давнишней метафорой его соратника Александра Бастрыкина, больше не хочет стоять на бруствере. Там теперь выстроили губернаторов. Но за это ли надо его корить; в конце концов, и Кутузов не гарцевал впереди полков на Багратионовых флешах. Главный упрек, который сегодня можно и нужно предъявить Путину, состоит в том, что за двадцать лет правления он довел страну до такого состояния, что никакой другой стратегии борьбы с пандемией, кроме как предоставить все на произвол судьбы, Россия выбрать сегодня не может.

Российская государственная машина полностью дезорганизована циклопической коррупцией с одной стороны и полицейским террором – с другой. Последствия правления Путина для русской бюрократии можно сравнить разве что с последствиями сталинских чисток в армии накануне войны: воля ее полностью подавлена, она посредственна и в массе своей не способна на осмысленные самостоятельные действия (а на нее теперь перекладывают всю ответственность за принятие решений).

Население, демонстрирующее высочайшие рейтинги доверия власти, на самом деле этой властью развращено и поддерживает ее только в той степени, в которой последняя потакает его инстинктам. Оно не готово ни к какому сотрудничеству, ни к какому самоограничению – ни на добровольной основе, ни под угрозой расстрела. Да и денег у людей для того, чтобы проявлять великодушие, просто нет. Гуманизм – привилегия достатка. Поэтому длительное и добровольное исполнение условий карантина в России – это утопия.

Российское здравоохранение, и так весьма посредственное, не пришедшее в себя от травм девяностых, сошедшее с советских рельсов, но так и не вставшее на новые рыночные рельсы, было добито окончательно послекрымской «оптимизацией», единственной реальной целью которой было сокращение расходов на все, что не касается поддержки репрессивного аппарата, армии и вооружений. Это же можно сказать и о состоянии финансовой системы страны в целом. Резервы, которые рекламировались как бездонные, оказались на деле весьма скудными. Кубышка сплющилась под первыми ударами кризиса. А репутация агрессивного и непредсказуемого «пацана из подворотни», которую Россия заслужила в мире за эти же годы, полезная в «терках» по поводу Грузии, Украины или Сирии, оказалось, не очень помогает, когда надо где-то взять много денег в долг. Триллион долларов, который по разным оценкам был выведен из страны за прошедшие двадцать лет по различным коррупционным схемам, – вот настоящий резервный фонд России. Но он бесследно растворился в офшорах.

Россия платит за двадцатилетие безмятежной жизни в Ла-Ла Ленде. Это было время убаюкивающего реваншистского сна, когда в жертву имперской утопии и под радостные вопли обывателя приносилось реальное будущее России. Теперь наступает пробуждение. Я почти не сомневаюсь, что Россия справится с пандемией с показателями на уровне среднемировых. Все проходит – пройдет и это. Да и цена жизни в России не столь высока, чтобы народ долго убивался по тем, кто умер, хотя при других обстоятельствах мог бы выжить. Но жизнь после Ла-Ла Ленда не сулит россиянам ничего хорошего. Это будут суровые будни, отягощенные борьбой за выживание. За все рано или поздно придется заплатить – бесплатный Крым бывает только в мышеловке.

Владимир Пастухов
«МБХ медиа»
(в сокращении)