«Прямая линия» – о важном для Путина, а не для людей

COVID-19 и Путин без маски

Но вместо монаршего величия все чаще выходит старая реприза советского комика Аркадия Райкина. Президент, в силу возраста, ее должен хорошо помнить. Некий гражданин приходит в советское ателье жаловаться на чудовищно сшитый костюм. Спрашивает: «Кто шил костюм?». И слышит в ответ: «Мы».

«Мы» – это некое мифическое коллективное руководство, а не сам Путин. Он лично как бы ни за что не отвечает. «Почему растут цены на продукты?» – «А они во всем мире растут. Мы стараемся их сдерживать». Пандемия? «Мы сделали, предприняли, оказали, выделили». «Я» употребляется только в том случае, когда речь идет о воздействии на нерадивых «бояр»: «Я поговорю с губернатором (министром, главой федерального агентства), чтобы починили дорогу (вернули льготы, приняли на лечение)».

Пандемия COVID-19 стала первой и главной темой прямой линии. В течение почти получаса президент работал лектором на общественных началах. Рассказывал, как привился «Спутником V», почему это важно и нужно, хотя от прямой и жесткой критики противников вакцинации уклонился. И, с его точки зрения, правильно сделал. Ведь заметная часть его базы поддержки – как раз те, кто верит, что вакцина – это «от дьявола», «жидкий чип», «средство контроля за нами».

И, естественно, некому было спросить в течение почти четырех часов этого хорошо подготовленного праздника единения правителя и народа, почему никто ни разу не видел Путина в медицинской маске? Точнее, видели все, но именно что один раз – во время посещения московской больницы в Коммунарке в марте 2020 года, в самом начале эпидемии? Впрочем, тогда это была даже не маска, а настоящий скафандр.

Или другой вопрос: почему ради голосования за «обнуление» ослабили карантинные меры? Он, конечно, тоже не прозвучал. Как не было никаких вопросов про Навального, демонстрации протеста, команду отравителей из ГРУ, аресты и посадки оппозиционеров. Хотя логично предположить, что среди миллионов вопросов, поступивших Путину, были и эти.

Всюду рука Вашингтона

Зато ведущие прямой линии регулярно задавали те вопросы, которые давали возможность Путину говорить о том, что его заметно и по-настоящему интересует и волнует. Но и тут все известно заранее.

Проход британского эсминца через крымские воды? Провокация, за которой стояли Соединенные Штаты. Будущее? Все будет хорошо, но все равно есть последствия «развала СССР». Именно развала, а не распада. Потому что распад – естественный процесс, а развал – результат злонамеренных действий. Кого? Можно не объяснять – опять Америки. Украина? Несамостоятельное государство под внешним управлением. Кого? Правильно! Вашингтона и – отчасти – Берлина и Парижа.

Об Украине президент России готов говорить бесконечно. На самом деле, это единственная тема, которая его захватывает. Разве что Вторая мировая война может сравниться с ней. Неудивительно: в его понимании они накрепко связаны. В обоих случаях речь о коварном Западе, который только и ждет, как бы всадить России кинжал в спину.

И так же, как и в рассуждениях про войну, в разговоре об Украине Путин охотно прибегает к фейкам. В случае с 1939-1945 годами это советские мемы про «оборонительный характер пакта Молотова-Риббентропа» или «добровольное вступление стран Прибалтики в СССР».

Угрозы и предупреждения

В случае с Украиной – это миф о том, что «русские и украинцы – единый народ», который все время хотят «растащить» то коварные империалисты-поляки, то Австро-Венгерская империя. Путин настойчиво возвращается к этой теме и делает позорные для государственного деятеля такого уровня ошибки.

Чего стоит упоминание о якобы репатриации в современный Израиль европейских евреев, которые говорят на идише. Для человека, по его собственным словам, столь много занимающегося историей последней мировой войны, странно не знать, что говорящие на идише европейские евреи почти все погибли в газовых камерах. Про «черненьких» евреев из Африки было не лучше – откровенное заигрывание с ксенофобской электоральной базой.

А еще президент обещает написать статью по истории отношений России и Украины и, как всегда, угрожает: «Меня беспокоит... начало военного освоения украинской территории. По конституции Украины там не может быть иностранных военных баз... Военное освоение территории, которая непосредственно граничит с нами, создает для нас существенные проблемы в сфере безопасности. Это уже реально касается жизненных интересов Российской Федерации и народа России».

Путин не понимает (а подсказать, похоже, некому): каждое такое его высказывание лишь поднимает рейтинги доверия к НАТО и ЕС на всем пространстве Украины от Харькова до Львова. И самое страшное – именно это напоминание. Во время недавней поездки в Киев я не раз слышал от местных экспертов и иностранных дипломатов: «В Москве не могут не понимать – 2014 год не повторится. Любая военная операция против Украины обернется настоящей большой войной с большими жертвами».

После прямой линии Путина я в этом не уверен. Он же любит говорить постфактум, что всех обо всем предупреждал. Постановочные действа типа «прямой линии» лишь укрепляют его в уверенности, что «мы не ошибаемся» и что он лично шагает семимильными шагами на самые главные страницы истории, где его имя впишут золотыми буквами. Формат, может быть, и устал. А Путин – нет.

Константин Эггерт
«Deutsche Welle»

«Звук шипящей пластинки старого патефона»

Впечатления от «Прямой линии» с Путиным грустные, если не пытаться веселить себя ее многочисленными огрехами. Накануне будущих потрясений (а они неизбежны по состоянию внешней, мировой среды и по тем катаклизмам, с которыми мы уже имеем дело) страна лишена лидера.

Эта «Прямая линия» была в чем-то даже более ровной и «линейной», чем предыдущие. Если прошлые «линии» были затянутыми: Путин явно уставал и терял интерес, то в этот раз он собрался и ровно реагировал на любой вопрос, который ему задавали ведущие. Здесь происходил двойной отбор: помимо общего фильтра тех или иных инстанций, которые выбирали вопросы, ведущие снова фильтровали их в соответствии со своими представлениями о том, что можно, а что нельзя. Но представления эти – убоги.

Сегодня Путин не использовал права политика «превратить один вопрос в другой», он вообще не диктовал повестку. Эта «Прямая линия», пожалуй, первая, в которой президент не предложил никакой повестки, даже консервативной. Была просто россыпь очень предсказуемых реакций на задаваемые вопросы и некоторое количество вмешательств в мелкие, местные дела, часто даже не на региональном, а на районном и городском уровне.

Думаю, что эта «Прямая линия» больше всего не понравилась лояльному путинскому большинству, поэтому если он ставил задачу «подкрепить позиции» перед осенними выборами, то это ему не удалось. На одном из весьма лоялистских ресурсов после мероприятия проводили опрос слушателей – 90% отнеслись к «Прямой линии» отрицательно.

Ну и конечно, трескающийся звук шипящей пластинки старого патефона дополнял картину. Особенно для людей, которые слушали Путина в провинции: они задают вопрос, а их не слышно, слышны только заранее известные ответы президента – сегодня среди них не было ни одного по-настоящему волнующего.

Крайне легкомысленным был ответ на вопрос по поводу эсминца (речь идет об инциденте в Черном море с британским эсминцем Defender. – Прим. ред.), в котором справедливо только то, что это было провокацией. Но надо сказать, что подобные провокации вообще обычны для Холодной войны. Они устраиваются постоянно с обеих сторон – здесь нет ничего особенного. Зачем-то притянули тему Третьей мировой войны, она была отыграна очень странно, и вряд ли это понравилось людям. Народ хоть и консервативен, но не желает погибать.

«Сноб»