БЕСПАРТИЙНАЯ КАРЬЕРА

Политика, как известно, такая вещь: если ты ею не занимаешься, она сама займётся тобой.

Был в моей жизни такой случай. В восьмидесятых годах по всей стране взялись создавать вместо трестов территориальные строительные объединения. В 1987 году кампания докатилась и до Тувы. На базе двух трестов «Тувинстрой» и «Шагонарстрой» решили создать ТСО «Тувастрой».

Идея была, прямо сказать, не блестящей. «Тувинстрой», благодаря управляющему Ивану Киндиновичу Гнездилову, тогда был на подъёме – в 1986 году он впервые за 17 лет выполнил годовой план. Но слишком самостоятельный и прямой, на взгляд обкома КПСС, управляющий трестом Гнездилов был неудобен для секретаря Обкома по строительству Ванжи и зампреда Совмина Болбата, и его перевод в Красноярск на должность замначальника Главкрасноярскстроя «разменяли» на создание ТСО в Туве. А «Шагонарстрой» трестом был только по названию. Объёмы СМР там были смехотворными, а аппарат – слабым. Начальником ТСО обком согласовал завотделом строительства обкома Остапца. Когда-то он работал начальником строительного управления треста «Тувинстрой», но последние лет 10 сильно болел и занимался в основном бумажной работой. Было ясно, что он «не потянет». Но начальников, как известно, не выбирают. Он предложил мне поработать его заместителем по снабжению, и я согласился. Дважды съездил в Москву в Минтяжстрой СССР на защиту материально-технических ресурсов. Удачно. Спасибо Файбусович и её помощникам – они помогли мне решить много вопросов.

Но когда я прилетел домой, до меня дозвонился начальник управления «Туваавтотранс» Рудзинский и пригласил к себе. Я подъехал. Он предложил мне должность своего заместителя по снабжению. Я отказался, хотя знал: у транспортников Тувы денег «куры не клюют», Тува – республика на колёсах и личные отношения с Рудзинским у меня были хорошие, не в пример отношений с Остапцом. К тому же мне сразу гарантировалась новая «Волга», а это в те времена было большой редкостью. Отказ я мотивировал тем, что уже пообещал Остапцу работать в ТСО. Рудзинский искренне удивился моей наивности и спросил: ты что, не в курсе, что на это место приглашён Сатаев? И показал письмо председателя Совмина Серякова, который просил уволить Сатаева, работавшего начальником АТП в Шагонаре, переводом в ТСО на должность замначальника по общим вопросам. То есть, на место, которое мне предложил Остапец.

Я был огорошен – воистину муж узнаёт последним, что его жена «гуляет». Тогда я решение вопроса своего дальнейшего трудоустройства отложил и решил присмотреться. Остапец вида не подавал, что дурит меня, а Сатаев крутиться не стал и прямо заявил при встрече: когда ты окончательно ресурсы защитишь, я, мол, и приду. А ты не переживай, говорит, – тебя поставят в ДСК замом к Антонову. И тут предложения посыпались одно за другим. В трест «Тувинводстрой» заместителем, в Красноярск к Гнездилову, в Питер в «Леноблстрой». Вспомнил меня и начальник только что созданного Туваглавснаба Сергей Михайлович Мешкорудников. Он меня звал и раньше, но от Гнездилова я уходить не хотел. А тут я задумался... и согласился. Правда, предупредил его: мою кандидатуру на замначальника Главснаба вряд ли обком и Совмин согласуют – Ванжа и Болбат хотели бы, чтобы я работал на Домостроительном комбинате. И будут на этом настаивать. Но он успокоил меня, что согласование он берет на себя.

И вправду: согласование прошло без проблем. Второй секретарь обкома Долгополов провёл со мной небольшую беседу, вспомнив моего отца, создававшего коммунальное хозяйство республики, и предупредил, что я иду в Главснаб работать «до пенсии». Тогда ещё никто не предполагал, что через 5 лет не будет не только Госснаба СССР, но и самого Союза. А предсовмина Серяков, увидев меня, и разговаривать не стал, бросив Мешкорудникову на ходу: «Что я, Конвиза не видал? Согласовываю!»

И вот я в Москве. Приехал за назначением. А время тогда было приметное: только что случилось страшное землетрясение в Армении. Был полностью разрушен Спитак. А в Госснабе СССР председателем Л.Ворониным был заведен порядок: начальники главков и их заместители назначались только после личной встречи с председателем Госснаба. Он, кстати, был личным другом Председателя Совмина Н.Рыжкова и одновременно его заместителем. Я про это рассказываю потому, что я и с десяток других претендентов съехались в Москву за назначением. А поскольку Воронин и Рыжков улетели в Спитак, и никто не знал, когда вернутся, то мы целую неделю собирались, встречались, знакомились, обсуждали разные темы и расходились «до завтра».

Самой живой темой обсуждения были возможные вопросы Воронина. Многие побаивались, что он начнёт спрашивать про оптовую торговлю. И готовились отвечать на этот вопрос. А у меня возникла другая проблема...

Порядок согласования был таков: на тебя спецпочтой отправляют досье, если всё нормально – вызывают. Сначала встреча с начальником Управления кадров. Уже не помню, как его звали. Затем – приём у зампредседателя Госснаба СССР Николаева. И уже потом – сам Воронин. И вот на первой встрече с кадровиком он мне и говорит: «У Вас, дорогой, одна неточность в документах имеется. Не указана партийность. С какого Вы года в КПСС?» Я пожал плечами и спокойненько так отвечаю: «да нет никакой ошибки – я беспартийный». «Как беспартийный? – спрашивает он. – Исключён, что ли?» «Да нет, – отвечаю, – не вступал».

А я действительно в КПСС не вступал. В тресте меня хотели принять, но я посмотрел на отношения, которые царили в партийной ячейке, и порвал уже составленные было документы и поручительства и выбросил в урну. Затем меня Гнездилов пару раз предупреждал, что в Конституции записана руководящая роль партии, и мне беспартийному будет трудно делать карьеру. Тогда я сослался на то, что мой беспартийный отец сумел стать замминистром Жилищно-коммунального хозяйства, так что, мол, и я без партбилета обойдусь. Он лишь покачал головой: дважды исключённый из КПСС, он знал, о чём говорил...

И вот передо мной в такой неожиданный момент встала эта самая партийная проблема. Я даже как-то подумал: ну что с меня убудет, если и вступлю? Убивать же не заставят. Но как только я вспоминал рожу Ванжи, я успокаивался. Однажды как-то Ванжа у нас в тресте проводил совещание. И по какому-то поводу «наехал» на меня. Он ожидал, что я встану и дам ему какое-то обещание. А я сижу – начальник-то у меня Гнездилов! Ванжа свирепеет, а Гнездилов сидит, как ни в чём не бывало – трест впервые за 17 лет план выполняет. А тому уже не план – ему подчинение подавай! И так он рассвирепел, что даёт указание секретарю трестовской партячейки: объявить Конвизу выговор! Тот ему шепотом: мол, он не член партии. А тот его не понял и пуще прежнего: выговор ему! Тогда Гнездилов спокойно так (правда, голос у него был о-го-го!) ему куда выговор – в профсоюзный билет вписать? Ванжа растерялся, ещё больше обозлился и ушёл. Долго потом это вспоминали и смеялись. Правда, тогда Иван Киндинович сказал: теперь ему нужно обязательно принять тебя в партию, чтобы тут же исключить.

С кадровиком мы расстались в очевидном раздумье: он думал, как объяснить такой прокол его начальству, а я стал думать, как буду объяснять свою вопиющую беспартийность. На следующий день – встреча с Николаевым. Высокий худощавый мужчина выглядел хорошо. Меня пригласили присесть – кадровик напротив. После дежурных вопросов Николаев меня спросил: и что у вас с партийностью? Вы что, действительно никогда в КПСС не были? Я сказал: «Нет». «Да!, – говорит он. – Будут вопросы...» Было видно, что он переживает не меньше моего. Что ни говори, а кадры в советское время подбирали тщательно. Даже развод с женой мог стать преградой для служебного роста. А тут такой скандал – отсутствие партбилета у кандидата в замначальника Главка! На этом мы расстались, но я вовсю затосковал: что я скажу Воронину, если и он меня спросит? Что я не перевариваю партийных бонз? Или что мне нет дела до политики?

И вот Воронин прилетел. Нас к нему набралось за неделю человек 30. Все по новой что-то друг у друга спрашивают про оптовую торговлю, а я никак не могу придумать, как объяснить свалившуюся на меня беспартийность.

Меня вызвали третьим. Я зашёл в кабинет. Он был огромен как стадион. Из-за стола встал и пошёл мне навстречу полноватый мужчина с залысинами без пиджака, в белой рубашке, с подтяжками поверх нее, и подал мне руку. Она оказалась мягкой и приятной. Он усадил меня в кресло и участливо спросил: «Как дела?» Я, волнуясь, односложно ответил: «Хорошо». Он: вот Вас, мол, ждал. Да, говорит, в Спитаке кошмар, Вы, говорит и не представляете. Нужно помочь Армении срочно восстановить разрушенный город. Мне даже показалось, что он предлагает мне ехать в Спитак на восстановление разрушенного. Но он не стал продолжать эту тему и спросил: «Вы строитель, а на работу в Госснаб идете с удовольствием?» Я говорю: «Да, конечно». Ну, говорит, тогда у Вас всё получится. Главное, чтобы работалось с удовольствием. Я как-то воспрял духом и даже успокоился. От него веяло такой доброжелательностью... Правда, Николаев, сидевший тут же, по-видимому, моё спокойствие не разделял. Он напряжённо следил за своим начальником и был готов ко всему.

И тут Воронин вдруг спрашивает: а что это у Вас за история с партийностью? Вы что, не разделяете линию партии? Меня как током ударило: началось! И тут из меня прозвучало: у меня никаких расхождений с линией нет. Просто я полагаю, мне ещё рано в партию. А было мне тогда 32 года. Как ни странно, такой ответ удовлетворил Воронина, и он похвалил: «Отличный ответ! Вы действительно будете одним из самых молодых заместителей начальников Главка! Поздравляю!» И тут же при мне подписал и вручил мне удостоверение. Николаев от удовольствия даже порозовел и тоже пожал мне руку.

Потом я несколько раз встречался с председателем Госснаба. Удивительное дело, он запомнил меня и при встрече здоровался за руку. Иногда лично принимал участие в решении тувинских проблем. На его примере я понял, что человечным может быть и чиновник тоже. А тот случай напомнил мне, что если ты не занимаешься политикой, она сама тобой займётся... Но в КПСС вступать мне не пришлось – вскоре её благополучно распустили. Но и в другие партии власти, коих промелькнуло за последние два десятка лет, меня не тянуло. Что ни говори, а все они были скроены на одну колодку. Только теперь из них улетучилась идеология и прочно обустроилась корысть.

Сергей Конвиз