Белочка

Ну кто не знает, что такое таежная заимка? Кругом тайга, а сверху Бог. Вот и жили в таком праведном месте Яковлевна и Фатей, глухой муж ее. Фатей на стройке работал, ну и продуло его, а он возьми после этого да оглохни. А жена и затащила его в это место, чтоб глухня под машину не попал. Без хозяйства здесь не прожить. Обзавелась коровой, лошадью, естественно, курочками и огромным котом Василием. А к началу лета еще один житель появился, Белочка.

Как только Яковлевна начнет курочкам зерна сыпать, белочка тут как тут. Жила-то она по соседству. На высоченной елке домик у нее был сооружен, кубло называется. Да летом везде можно переночевать, тепло ведь, правда, скучновато. Дети подросли и разбрелись по тайге, любопытно же. Вот она и навадилась в гости. Поначалу петух Петр очень возмущался: «Ты кто такая, да я тебя сейчас как клюну!» «Ну что ты, Петенька! – Белочка садилась на задние лапки, опираясь на реденький летний хвостик, – я только с краюшку зернышки подберу, здесь всем хватит».

Пару деньков Петруня повозмущался, а потом плюнул, вернее, клюнул и успокоился. Ладно, пользуйся моей добротой, приходи в гости, и нам не скучно будет. Так все лето и кормилась Белочка вместе с курами. Правда, кот Василий несколько раз приближался к трапезе, но Петр так кричал на него по-куриному, ишь, ты чего удумал, на Белочку глаз положил! Я вот тебе! И хотя Василий величиной был с полсобаки, да и хозяйка его очень любила, потчевала его всякими разносолами, больше приближаться не вздумал.

Люди в ближайшей деревне тем временем управились с сенокосом, бабы ягоду собрали, грибы. Мужики поорешничали и порыбачить успели. Вот и Покров наступил, когда до обеда осень, а с обеда зима. Пора и на охоту собираться. Народ в этом старообрядческом краю жил тем, что Господь пошлет. Правда, погода в тот год выдалась на редкость теплая, и наши куры разгуливали по двору, а с ними и Белочка. Да и жила она тут недалеко, сверху ей все было видно, как на ладони, поэтому она и успевала к кормежке.

Охотничья тропинка как раз вилась мимо заимки. Вот и первые охотники проследовали на лошадях с радостными лайками, наконец-то дождавшимися своего часа.

Утром Яковлевна как всегда насыпала курам, а вот Белочка почему-то не пришла. Обеспокоенный петух пару раз обошел свой куриный гарем, чего-то не хватает. Но чего – понять не может. И направился к Василию, обычно лежащему на завалинке под лучами уже остывающего осеннего солнышка. Увидев приближающего Петра, Василий встал и удалился, показывая, что с него взятки гладки. Котище хоть и огромного размера и небывалой силы, но и у Петра были шпоры, не приведи Господи, прямо турецкие ятаганы.

В тот день глухой Фатей вышел из избы по делу и увидел беснующихся собак возле ели. Он не слышал ни лая, ни ТОЗовочного выстрела, заметив, правда, как серенький пушистый комочек скатился с вершины дерева по наклонным ветвям.

Эх, люди, люди! Горе-то, какое!

А ночью выпал первый снег, чистый как младенец, и с необыкновенным запахом тайги. Выпал, да так и не растаял. Пришлось хозяйке закрыть кур до самой весны.

На следующий год мне не пришлось побывать у знакомых на заимке. Про Белочку ничего так и не было слышно. Правда, поговаривают, что сытый медведь их посещал. Походил вокруг усадьбы любопытства ради и отправился восвояси. А заимка до сих пор жива вместе с курами, котом Василием, Буренкой, старым мерином Карькой и глухим Фатеем.

Серые куропатки

Середина августа. Сенокос. Хурчазы. Жара такая, что сегодня косим, как говорят мужики, завтра убираем. Торопимся: уже ягоды поспели. Когда-то здесь была заимка. От нее остались русские печи. По ночам к ним ходят маралухи с подросшими телятами и грызут их. Зачем грызут? Ну, потому что в глину соль добавляли для крепости. Тут же родничок и растет хрен. Видно, люди с собой завезли. Мы попробовали его, и у-у-у ох и горький, но все равно хочется.

В обед нужно сбегать на Енисей, из мужиков никто не решается. Вода в нашей реке, сами понимаете, окунулся, чуть проплыл и пулей вылетай, так что долго не задержишься. Бегу назад, немножко в гору, обед заканчивается, но что это? Какая-то живность движется по скошенной охотничьей тропинке. Собственно, мы сено-то заготавливаем для охотников, заезжающих на промысел и возвращающихся с охоты, чтобы те могли остановиться и покормить лошадей. Подошел тихонько поближе. Да это же выводок серых куропаток. Но какой? Впереди мамка-куропатчиха, за ней раз, два, три...четырнадцать подросших цыплят, шейки у них подлинней, с ними еще раз, два, три... тоже четырнадцать ростом поменьше цыплят.

И эта кавалькада прошествовала мимо, не спеша, ведь летать никто кроме мамки не может. А за тропинкой и кони, и люди, и косилки, но это не враги. А что же случилось? Вероятно, какой-то зверек напал на выводок, и мать, защищая своих детей, погибла. Соседка услышала шум и поутру пошла проведать. Матерь Божья! Одни перышки! А где же цыплята? Позвала, а те и давай откликаться со всех сторон. Ну что с ними делать? Без мамки они, ясное дело, пропадут. И оставаться здесь опасно: опять придет этот вражина, он-то знает, что остались цыплята. Вот и отправилось это многочисленное семейство от греха подальше. Шибко не хотелось кочевать. Здесь все родное, свое, знакомое: и кузнечики, и ягодки, и зеленая травка с ползающими муравьями, и накляпая береза, под которой можно спрятаться в непогоду.

Что их ждет впереди? Одно успокаивает: с мамкой они не пропадут. Вот бы с людьми так было.

Черный ворон

Давно это было. Как говорится, на заре беспечной юности. В то время мы много читали, занимались охотой, рыбачили и путешествовали по тайге с любопытством и без устали. Да, время неумолимо.

Как-то с другом, порыбачили от души на одной из таежных речек. Хариус только что по берегу не ходил, столько его было много. Довольные, навьючив коней, повернули мы в обратную сторону, домой.

Тропинка вилась между вековыми кедрами, кроны которых смыкались в высокой голубизне. В ядреном чистом воздухе чувствовалось приближение осени. Было легко и радостно, когда неожиданно впереди опустился на ветку огромный иссиня-черный ворон и, что удивительно, принялся громко орать, нет, ни каркать, а именно орать во всю воронью глотку. Перышки на шейке топорщились, крылья расправлены, а из раскрытого клюва лилась какофония, что невольно приходилось вжиматься в седло. Он усаживался так, что, проезжая под ним, можно было дотянуться рукой. Однако ворон тут же вспархивал, перелетая метров двадцать вперед, и начинал без устали орать опять.

Поначалу все это забавляло. Смотри-ка ты, попутчик у нас объявился, все веселей дорога. Но проходило пять минут, десять, полчаса. Слушать это было уже невыносимо. Что ему, собственно, надо? Чего он хочет? Эй, друг, ты говори по-русски. Может быть, это его угодья? И он встал, так сказать, на защиту своего охотничьего участка? Или созывает своих сородичей, посмотрите, каких зверей я обнаружил! В конце концов, эта ругань просто начинает действовать на нервы. Ты что! Но напарник уже вскинул карабин. Пуля переломила веточку пополам, как раз между лапками. Он еще мгновение цеплялся за падающую веточку. И тут же дикий ор. Вы что, обалдели, мать вашу! Это явно чувствовалось и без переводчика. Оправившись, ворон взмахнул крыльями, и только, когда он залетел за сопку, стало тихо.

Опустившаяся неожиданно тишина сдавила голову, просто физически давила на уши. Хорошо еще равномерный топот копыт разбавлял молчание.

С полудня небо неожиданно начало хмуриться, сверху закапало. До избушки добрались мы абсолютно мокрые. А может быть, наш временный попутчик предупреждал, что будет непогода? Назавтра мы поспешили к жилью, но черный ворон нас не сопровождал, а жаль.

А. Русский