Штурмовички

Почему активисты «антимайдана» и поджигатели «за Матильду» на самом деле не союзники Кремля

27 февраля 2015 года в Москве на Большом Москворецком мосту, в двух шагах от Кремля, был убит Борис Немцов. По слухам, Путин поначалу пришел в ярость и воспринял это убийство, как то, чем оно и являлось: покушением на его власть. По слухам, он созвал в кабинет руководителей всех силовых ведомств и заявил им, что если им понравилось, что с них принародно спустили штаны, то он с этим мириться не будет.

Но после того как были арестованы исполнители убийства – боец чеченского батальона «Север» Заур Дадаев и его коллеги, следствие даже не смогло допросить начальника Дадаева – Руслана Геремеева. А в то самое время, когда Дадаеву выносили приговор, в Кремле приняли командира батальона «Север» и вручили ему государственную награду.

Прошло еще немного времени – и квазигосударственное насилие затопило Россию. Зеленка в лицо Навальному; зеленка в лицо Варламову; ведро с говном, выплеснутое на меня в августе прошлого года, а спустя год – сначала газовая атака на меня и моих родителей (в июле), а потом сожжение машины (в августе). Табличка, сорванная с дома Немцова. Труба, которой дали по голове Николаю Ляскину. Молитвенное стояние против «Матильды». Подожженный кинотеатр, подожженные «за «Матильду» машины у офиса адвоката режиссера Учителя.

Большинство атак характеризовалось подчеркнутой безнаказанностью. Исполнителей не преследовали, даже если их физиономии попадали на камеры. Прошло немного времени, и начались первые жертвы.

15 августа 2017 года один из «титушек» напал на дежурившего на Немцовом мосту активиста Ивана Скрипниченко – и тот в итоге скончался.

Скрипниченко – первая жертва этой волны, но, очевидно, не последняя. Кремль твердо встал на тот же путь, на котором стоял Янукович и по которому идет Николас Мадуро – на путь парагосударственного насилия.

Российская экономика чрезвычайно монополизирована – 65% ее находится в руках государства.

Вместо того чтобы демонополизировать экономику, в Кремле демонополизировали насилие. Почему сейчас?

Потому что все остальные аргументы кончились.

До 2014 года у режима было две главные опоры: нефтедоллары и телевизор.

Нефтедолларов было много. Их хватало всем. Кремлевской элите, силовиками, хипстерам и даже пенсионерам. Режим не нуждался в поддержке насилием. То насилие, которое было, тратилось на передел собственности. И даже те сто тысяч, которые вышли в 2012 г. на Болотную, были все равно меньшинство.

В 2014 году нефтедоллары кончились. Формально они кончились после Крыма, но я склонна полагать, что Крым был превентивным ударом. Патриотизм должен был заменить нефтедоллары.

И действительно, некоторое время эффект Крыма действовал. Всеобщий патриотизм, распятый мальчик, 85% – «Крымнаш»! Навальный совсем примолк. Оппозиция была в меньшинстве. Этому меньшинству не надо было давать трубой по голове – достаточно было его игнорировать.

Однако вскоре пропагандистская машина начала давать сбой. Проект «Новороссия» не выгорел. Заменить Донбасс Сирией не получилось. А самое главное, технологическая революция не только обрушила цены на нефть, но и уничтожила телевизор.

Монополия на телевизор была первой монополией, которую установил Кремль, – и эта монополия вдруг рассыпалась в пыль. Телевизор просто перестали смотреть. К примеру, прямую линию с Путиным в 2017 году смотрели около 6 миллионов человек – ничтожная часть из 140 миллионов населения России. «Он вам не Димон» Навального только на YouTube на сегодняшний момент посмотрели свыше 24 миллионов человек – а ведь есть еще Facebook и «ВКонтакте».

Аудитория программы «Время» сейчас составляет около 5 миллионов человек, и эта цифра постоянно падает. Средний возраст смотрящих – 63 года.

Есть два основных ресурса авторитарного режима: ложь и насилие. Доселе хватало лжи. Когда ложь кончилась – началось насилие.

Нельзя также сказать, что насилие – неэффективно.

Это неправда. Насилие – эффективно.

Если чему и учит нас история, так это тому, что насилие эффективно.

Огромное число правителей в истории человечества удержалось у власти только в результате насилия. Огромное число правителей в результате насилия стали обожаемы и любимы народом. Человеку свойственно находить оправдания своей трусости. Нет ни одного демократического правителя, являющегося объектом исступленной любви. Объектами исступленной любви неизменно являются тираны. Это верно даже относительно новейшей российской истории. Никто не любил исступленно Ельцина.

Однако в данный момент эта эффективность насилия снижается тем, что она делегирована парагосударственным структурам.

Причина, по которой это сделано, понятна. В современном мире насилием правят только изгои, и для Кремля важна возможность сказать: «Это не мы». Именно так действовали в Грузии и на Украине. И не важно, что этому – «это не мы!» – никто не верит. Те, кто не верит, с точки зрения Кремля – враги и негодяи.

Однако демонополизация насилия порождает другие проблемы. Одна из них состоит в том, что в современном государстве носителями демонополизированного насилия являются по преимуществу люмпены.

Грубо говоря, генерал армии – это карьера. Генерал МВД – это карьера. Генерал ФСБ – это карьера. Хитрый, умный и стратегически мыслящий человек вполне будет делать карьеру в органах государственного насилия. Но никто, кроме люмпена, не мечтает о карьере уличного громилы.

Мы видели пример этому в Донбассе. Любое государство считает, что воровать, убивать и грабить нехорошо. Так считает даже тоталитарное государство.

И вдруг оказалось, что в Донбассе можно воровать, убивать и грабить, и каждый, кого ты убьешь, будет украинским фашистом.

В результате очень много люмпенов хлынули в Донбасс. Их привлекало, что то, что раньше считалось преступлением, теперь оказалось подвигом. Но в Донбассе с российской стороны мы не видели состоявшихся людей. Состоявшиеся люди предпочитают реализовывать себя другим способом.

То же самое и сейчас. Люди, которые дали Ляскину трубой по голове или которые поджигали мою машину, рискуя убить моих родителей, – это, грубо говоря, ушлепки. Это абсолютно безнадежные люмпены. Это – антиэлита.

И когда эти люмпены получают возможность творить насилие, то элиты начинают чувствовать себя очень дискомфортно. Любые элиты. В том числе финансовые, государственные и силовые.

Второе обстоятельство заключается в том, что никто и никогда не творит насилие ради чужого дяди. Насилие творят всегда для себя. Демонополизация насилия укрепляет позиции не Кремля. Она укрепляет позиции того, кто творит насилие.

Убийство Немцова приводит к митингам в защиту Мьянмы. И Чечня тут не исключение, а правило.

Наивно думать, что хоть кто-то из энтузиастов нынешнего насилия и вправду хочет служить Кремлю. Любой из них с помощью насилия хочет укрепить свои позиции.

Третье обстоятельство заключается в том, что насилие особенно эффективно тогда, когда оно применяется во имя Большой Лжи – Бога, расы, Светлого Будущего. Оно эффективно тогда, когда люди готовы не только убивать, но и умирать.

На этом фоне позиции нынешнего режима незащищаемы. Нет ни одного человека на свете, который пожертвует жизнью ради Он-Вам-Не-Димона. Никто не пойдет на мученичество ради того, чтобы Ротенберг купил еще одну итальянскую виллу. Как следствие, в такой ситуации преимущество получают или общества с заточенной под насилие кланово-родовой структурой (т. е. Кавказ), или те, кто осуществляет насилие ради высоких идеалов. Например, ради царя-мученика, принесенного в жертву за российский народ.

И, наконец, еще одно обстоятельство, самое простое, заключается в том, что насилие обыкновенно рождает противонасилие. Янукович пал не тогда, когда стал стрелять в мирный народ. А тогда, когда народ начал отстреливаться.

И здесь цифры складываются не в пользу Кремля. В конце концов, в Омске только что на молитвенное стояние «против «Матильды» вышло аж 20 человек. Спустя несколько часов в том же Омске митинг Навального собрал 7 тысяч.

Юлия Латынина
«Новая газета»