НУ КАК НЕ БОЯТЬСЯ? СТРЕЛЯЮТ!

И-и, дадайым, нет и нет! Даже и не просите – ни за что не соглашусь работать председателем правительства. Что за жизнь? Вот хоть миллион положите, а не буду. Это только с виду председатель такой круглый да гладкий. А внутри-то всё черным-черно, и всё скукожилось от забот-невпроворот. Частенько, наверное, горькую думу думает и корит себя, типа: «Зачем польстился на место высокое – кресло мягкое, на почести лживые, да на посулы сладкие; сидел бы сейчас без забот-хлопот, кум королю – сам себе режиссёр, головой бы вертел туда-сюда, да выгоду бы свою выглядывал. Кто бы что бы мне сказал, хочу – семечки лузгаю, хочу – орехи щёлкаю. А теперь и шагу не ступишь – всюду глаза завидущие, руки загребущие, да оппозиция вездесущая. Ни вздохнуть, как говорится, ни пёр..., извините, ни гукнуть в своё удовольствие.

А и впрямь – никакой личной жизни у председателя. К примеру, родила его секретарша от кого-то – тут же слухи поползли препротивнейшие – пришлось купить ей квартиру да отправить от глаз подальше.

Вот, ей-богу, не издевки ради, а исключительно из жалости, жалею – у него нет без тревог ни сна, ни дня, как в той песне. Где-то и жалейка уже по нему плачет. Не всё так просто. Сама убедилась. Пришлось на днях в Белый дом зайти. Не подумайте чего худого – ни с кем я там не роднюсь, порочащих связей, чур меня, не имею. Сугубо, так сказать, по делам.

Только я на третий этаж – вдруг голос глухой сзади меня: стоять, лицом к стене, не шевелиться! Верите – нет, всё внутри оборвалось, на миг потеряла ориентацию во времени и пространстве (насмотрелась Штирлица, чёрт бы драл этот телевизор!). Но быстренько взяла в руки себя, хоть и носом к стене прижатая. А глаза налево скосила и вижу: ещё две или три тётки с папками под мышками, с бумагами в руках стоят в таких же интересных позах с откляченными, pardon, задницами.... Я сразу свою подобрала и живот втянула, в другую сторону голову чуток повернула, правый глаз скосила и вижу: спереди двое, сзади двое, а посредине председатель идёт.

Опять всё внутри куда-то вниз бух! – ой, арестовали, мамочки родные, ой, повели родимого нашего да под белы рученьки, ой... И чего он такого натворил-то? В это время процессия в гробовом молчании прошествовала мимо и по коридору завернула за угол. У тёток животы тут же обмякли, плечи опустились, и они, привычные, шустренько засеменили по коридору по своим делам.

Я чуть как бы дух перевела, оцепенение стряхнула, а тут откуда-то сверху опять глухой голос: чего стоишь, уходи отсюда по-быстрому! Я голову подняла, а передо мной, батюшки-светы, два осетинского метра глазами меня прожигает. Так вот ты какой, пронеслось у меня в голове! Но не до конца, потому что из-за угла опять шуруют спереди двое, сзади двое, а посредине – все тот же председатель. Я заметалась было, да, видать, поздно. Осетин на меня шикнул: дескать, не дёргайся! Сам вытянулся – руки по швам, подбородок вперёд, каблуками щёлк, меня придавил к стене, чтоб видно не было.

И, думаете, чё-почём? Осетин пояснил: председатель в туалет ходил. Вот и считайте сами, если по малой нужде четверо сопровождают, а пятый регулирует по коридору движение, то по великой как председателя охранники с мигалками и сиренами до туалета водить будут? С другой стороны, казалось бы, кого бояться? Ну а как не бояться? Стреляют, однако...

Очень вредная тувинка