Гостей: 437
Пользователей: 0
Распад России
Думая о распаде России, мы всегда подразумеваем повторение распада СССР, то есть треск по административно-территориальным швам, «центробежные тенденции», сепаратизм, локальные войны и финальное решение в Беловежской пуще. Между тем события 1991 года были, конечно, только частным случаем распада, и само разрушение территориального единства большой страны было только частью тех процессов, в которых страна рушилась совсем не по территориальному признаку. К моменту Беловежской пущи сказать о себе «мы» уже не могли не только армяне с азербайджанцами или русские с латышами, но и люди, формально находившиеся по одну сторону тогдашних внутрисоюзных границ, и, как бы пошло это ни звучало, сначала распад прошел по людям и только потом по республикам. Республики – это была уже формальность.
Бесланские матери, которых хватала местная полиция и которым присудили обязательные работы за то, что на памятную церемонию 1 сентября они пришли в футболках «Путин палач Беслана», – это, конечно, эпизод уже свершившегося распада страны, когда ничего общего между теми, кто в футболках, и теми, кто в полицейских картузах, нет и уже не может быть. Еще здесь нужна «этническая» оговорка: традиционно считается, что в отличие от большой России, которая, в общем, безнациональна, в кавказских республиках большое значение имеет этническая общность, но тут мы увидели, как с матерями-осетинками расправляются полицейские-осетины и судьи-осетины. Это очень важно с той точки зрения, что у российского силовика нет национальности и что он принадлежит, очевидно, к какому-то новому, еще не названному народу, находящемуся в, мягко говоря, непростых отношениях с другими народами Российской Федерации. Когда народ полицейских нападает на народ матерей – это вражда народов и это распад страны.
Распад России – это и захватывающая история 57-й школы, когда институция, когда-то спокойно пережившая даже переход из советского в постсоветское состояние, самоуничтожается, будучи неспособной выдерживать общественное напряжение 2016 года. То, что все участники школьного конфликта относятся к нему только как к сюжету из своей корпоративной жизни, не имеет значения – людям свойственно ставить в центр вселенной самих себя, и они даже в своем праве, но с внешней точки зрения этот катаклизм встает в один ряд с остальными катаклизмами, переживаемыми Россией именно сейчас.
В Приморье проходит какой-то очередной путинский форум с панельными дискуссиями, пресс-подходами и прочим, люди делают вид, что заняты каким-то важным делом, и это не впервые, но что впервые – в том же самом регионе, где проходит форум, бушует тайфун, затоплены целые районы, погиб начальник местного МЧС, и дело даже не в том, что форум продолжается как ни в чем не бывало. Значение имеет скорее всеобщая невозмутимость при большой беде. ТАСС цитирует женщину, вместе с собакой и кошкой сидящую на крыше затопленного дома, женщина дает какие-то комментарии, и дается пояснение, что люди, которые остались в зоне бедствия, не хотят покидать свои дома. Ну, не хотят, значит, не хотят, значит, так и надо. Эта женщина на крыше – о ком она скажет «мы»?
В Верховном суде судят человека за пост «ВКонтакте» об участии Советского Союза в нападении на Польшу в 1939 году. Теперь в России за такое полагается штраф, потому что история в России теперь регулируется судами и уголовными статьями. Это значит, что никакой истории уже нет, есть только набор неоспариваемых слов, защищенных карательной системой. Страна с такой историей – она распалась или еще нет?
Все удивляются, когда очередной чиновник, сталкиваясь с гражданами, говорит им что-то типа медведевского «но вы держитесь». Власть вдруг почему-то перестала заботиться о том, как она выглядит в глазах людей, и этому хочется найти какое-нибудь хитрое объяснение. В самом деле, почему Ольга Голодец заговорила о пенсиях сейчас, перед выборами – уж не тайная ли она саботажница? Но нет – наверняка они все, от Медведева до Меркушкина, сами хотели бы вести себя так, чтобы если не нравиться, то хотя бы не раздражать, а уже просто не получается, утрачен навык, нет языка, на котором власть может говорить с народом так, чтобы не захотелось выругаться в ответ. И эта языковая странность тоже похожа на признак распада.
Любая новость, которая сейчас шокирует и возмущает, – она об этом. Способность сосуществовать в равной мере утрачивается всеми: и чиновниками, и полицейскими, и теми, кто режет насмерть человека, попавшего в ДТП, и интеллигентской субноменклатурой из престижной школы, и газетными авторами, и предвыборными кандидатами. Нет общенационального «мы», нет ничего, что удерживало бы всех внутри одного большого общества, и это уже не ставшая мемом «атмосфера ненависти», а что-то новое. Может быть, усталость всех от всех, может быть, капитуляция всех перед всеми. Ненависти, кстати, сейчас, наверное, даже меньше, чем год или два назад. Сильное чувство трудно поддерживать в себе на протяжении долгого времени, и если оно не нашло себе выхода, оно куда-то девается, оставляя вместо себя непонятно что. Вот это непонятно что – единственная, наверное, характеристика, применимая к российской общественной атмосфере сентября 2016 года. Ничего не осталось, вообще ничего, то есть даже меньше, чем в Советском Союзе перед его крушением.
Но, в отличие от Советского Союза, даже искусственных границ, по которым Россия могла бы распасться, нет. Люди, у которых нет ничего общего, распределены по общей территории, и физически отделяться некому и не от кого. Возможно, это и есть секрет той государственной устойчивости, которую до Крыма было принято называть стабильностью, а сейчас не принято называть никак, хотя она никуда не делась, просто уже понятно, что дело совсем не в стабильности. Распавшаяся страна, если ее каким-то отдельным решением не распускают в Беловежской пуще, может, наверное, существовать сколь угодно долго, но никакой хорошей новости в этом нет. Бесцельность и бессмысленность ее существования пагубным образом сказывается на нравах граждан, моральном климате и перспективах на будущее. У распада Советского Союза при всех его трагических обстоятельствах оказалось немалое количество выгодополучателей – от прибалтийских народов, ставших полноправными европейцами, до среднеазиатских первых секретарей, ставших полноправными диктаторами. Распад России с этой точки зрения выглядит гораздо более удручающим. Выгодополучателей у него нет, счастлив не будет никто.
Олег Кашин
«Радио Свобода»
