ОХОТА НА ОХОТНИКА 

За деревней, километрах в шести – болотистая равнина, поросшая мелкой берёзкой. В её зарослях зайцев – видимо-невидимо. Когда слишком много зверьков расплодится – плохо: значит, скоро мор среди них пойдёт. Тут, возле зайцев, все охотники держатся – и пернатые, и четвероногие. Укоренилось: если человек добывает зверя, он – охотник, а рысь, например, хищник. Браконьер – уже не охотник, а хищник. Звери и птицы, которые промыслом живут, – охотники. Больше того, что им нужно, они не берут.

В эту зиму ястреб-тетеревятник остался зимовать, зайчишек промышлять. На зиму он седовато-пепельным сделался – так ему легче скрадом охотиться. Мелькнёт тенью по-за кустами, лощинкой пролетит и – шасть на добычу.

Выследили его вороны. Это уж такая птица – норовит возле сильных промыслов держаться. Верховодила среди ворон крупная, опытная птица, оперение её как будто даже сероватое.

Ястреб охотился по-разному, – и в угон, и из засады. Иногда даже спускался на тропы и караулил. Сначала вороны, увидев ястреба, крик поднимали. Не любят они его – ястреб вдвое плотнее вороны, лапы у него будто из проволок крученые, глаза злые, острые – в каждом зрачке будто по иголке сидит – глянет близко на птицу, так она от страха сомлеет.

Покричали вороны, ястреб улетел. А серая ворона следить за ним стала. Вот ястреб взял зазевавшегося зайчишку, тут ворона и подняла крик: «Слетайтесь, дескать, все, поглядите, каков разбойник!» Тучей налетели вороны, облепили деревья. За ними и птичья мелкота прилетела. Ястреб глазами – зырк, клюв открыл, а сделать ничего не может! Вороны всё ближе подлетают, орут, как оглашенные, клюнуть норовят. Крепился ястреб, крепился, встал на крыло и в кусты: пропадай, мол, всё пропадом! Тут же умолкли вороны, и все – на мясо, добытого ястребом зайца делить...

В марте солнце силу набирает. Греются вороны на ветках, от зимних холодов отходят, но и за ястребом следить не забывают. Видит серая ворона: ястреб на тропу опустился, в кустах притаился – да и пропал из виду. Солнце на снегу играет, а в чаще тени вперехлёст, в глазах рябит. Ближе подсела ворона – не видно ястреба. Как так? Может, он уже добычу чередит? Взлетела она повыше, на верхушку высоченной берёзы. А вполовину берёзы серая тень мелькнула. Закричали вороны, да поздно. Свечой взмыл ястреб вдоль ствола, да и ударил ворону – она каркнуть не успела. Пал с ней на снег и давай щипать, перья по кругу разбрасывать. Как увидели вороны, поднялись на помощь, а ястреб перо из клюва выбросил, циркнул, глазами зыркнул, рябыми крыльями махнул – бросились вороны врассыпную.

А сбитой вороной пообедал, вместо тетерева. Вот так, ворона – не охоться на охотника!

ОРЁЛ И ЛИСИЦА

В бинокль мышкующая лисица была видна, как на ладони. Резко выделяясь на фоне заснеженной равнины, оранжево пламенела её шубка. Лисица то настороженно, склонив голову набок, смотрела себе под ноги, на снег, весь испещрённый мышиными следками, то прыгала высоко вверх и била по подснежным ходам грызунов лапами, то быстро-быстро начинала разрывать наст.

Я отнял бинокль от глаз и глянул на небо. В его глубине вдруг увидел быстро приближающуюся точку. Я приставил снова бинокль к глазам и глядел на подлетающую птицу со всё возрастающим интересом. Её величина, быстрый, маневренный полёт и характерный силуэт подсказали мне, что в воздухе король птиц – орёл-беркут. В бинокль уже отчётливо были видны голова, пальцеобразный разворот маховых перьев на метровых крыльях, плотно сжатые в тугие комки могучие лапы. Преобладание в окраске оперения светлых тонов говорило о том, что, несмотря на величину, птица молода. Однако чем же мог заинтересоваться в однообразной зимней степи энергичный пернатый хищник? Уж не лисицей ли?

Быстро перевёл окуляры бинокля вниз, на землю – и не увидел лисицу на прежнем месте. Посмотрев по сторонам, всё же отыскал: она неторопливо трусила к желтеющим невдалеке зарослям бурьяна. «Неужели она, увлечённая охотой на мышей, успела вовремя разглядеть грозящую ей опасность?» – подумал я. Но по спокойному поведению лисицы этого не скажешь. Я снова глянул на небо: орёл, подлетевший уже довольно близко, вдруг начал слегка покачивать крыльями, набирать и снова терять высоту, словно пробуя упругость воздуха и силу крыльев перед решающим броском. Когда я перевёл взгляд на землю, то уже не увидел лисицы, и лишь в густом бурьяне заметил покачивающийся кончик поднятого хвоста. Мне показалось, что ничего глупее лисица не могла придумать – ведь машущий её хвост был просто прекрасным ориентиром для зоркого хищника. А тот уже скользнул вниз и вдруг, почти совсем сложив крылья, вертикально спикировал с такой быстротой, что я с трудом проследил его падение. «Пропала рыжая плутовка, – с некоторой грустью подумал я, – с орлом шутки плохи, ему сверху всё отлично видно».

Орёл быстрыми взмахами тяжёлых крыльев начал круто набирать высоту. Неужели подхватил лисицу, как суслика, и взмыл? Но в когтях орла я её не заметил. Зато, опустив бинокль, вновь различил над бурьяном взметнувшийся, как флажок, кончик лисьего хвоста. Но уже в другом месте. « Что за чертовщина? – подумал я. – Как мог орёл промахнуться по столь хорошо видимой цели?» И вновь я увидел, как орёл набрал высоту, развернулся, на минуту застыл в воздухе, и – ринулся в новую атаку. И снова – безрезультатно. Казалось, орёл сам удивлён таким поворотом дела. Несколько раз он набирал высоту, пикировал на цель – и всякий раз поднимался в небо с пустыми когтями.

В конце концов лисица, которая металась по земле, словно брошенное в заснеженный бурьян пламя, куда-то исчезла. Очевидно, забралась в нору или забилась под особенно густой куст. Орёл покружил над равниной и, обескураженный неудачной охотой, повернул на запад.

Мне показалось, что я разгадал секрет рыжей плутовки. Она, не имея возможности скрыться, выставила напоказ конец своего хвоста, как движущуюся цель. А когда орёл бросался на эту цель, она немедленно убирала хвост и отбегала. Приземлившийся орёл ей был не опасен – бегала она быстрее. И если орлу что и досталось в такой охоте, так только несколько шерстинок из лисьего хвоста.

 И. Шустов