МЕЖНЯК

Под утро словно кто-то невидимый толкнул меня – пора. Всю ночь снились чудесные птицы с черно-синим оперением и лирообразными хвостами. Они пели журчащую, нескончаемую песню, надвигались прямо на меня, странно увеличиваясь в размерах. Как же они не боятся? Ах, да, я ведь в скрадке. Накануне довелось услышать рассказ о том, как токующий тетерев сел прямо на шалаш охотника и был пойман за ноги.

Вскочив с постели, я глянул на часы – половина третьего. Быстро одеваюсь и вешаю через плечо «Зоркий», заряженный высокочувствительной пленкой. Запиваю бутерброд с колбасой горячим кофе из термоса и, еще раз проверив снаряжение, толкаю дверь наружу. Теплая весенняя ночь сразу охватывает меня, тревожа своими запахами и шорохами. Где-то в вышине глухой говор гусей, пролетающих на север. Изредка подсвечивая себе карманным фонариком, по знакомой тропе углубляюсь в темную чащу кряжистых лиственниц.

Сейчас даже эта чаща не производит такого мрачного впечатления, как во всякое другое время года. Где-то на опушке льется с перезвоном песня дрозда. Весь лес, вся земля живет ожиданием тепла и солнечного света, чтобы выплеснуть забродившие хмельные соки зеленой хвоей и листьями, цветами и побегами.

Зашуршал под сапогами мелкий кустарничек, что растет на опушке березняка. Здесь уже нужно быть осторожным, чтобы не спугнуть чуткий сон по-весеннему взбудораженных птиц. Да и спят ли вообще птицы этими короткими ночами? Чуть смеживают они глаза в самое темное время ночи, пока всемогущий инстинкт продолжения рода не подскажет им: «Пора!».

Бесшумно ступая тяжелыми сапогами по прошлогодней траве, добираюсь до скрадка и ощупью, раздвинув прикрывающие вход ветви, забираюсь внутрь. Осторожно расстилаю на земляном полу телогрейку и смотрю на часы. Непроницаема окружающая тьма. Только сквозь черноту апрельской ночи пора уж запевалам бросить свой воинственный клич.

Резкое хлопанье крыльев прерывает мысли, и снова наступает тишина. Чуфыш-ш – вдруг раздается так близко, что я невольно затаиваю дыхание. И полилась, зажурчала как снеговой ручей тетеревиная песня. Напряженная и страстная, она соединила в себе призыв и грусть по быстро уходящей весне.

Запевшему бойцу откликнулись другие тетерева, и ток закипел. Слиняла густая темень апрельской ночи, на востоке показались разводья света. На поляне токовало около десятка тетеревов. Одни птицы возбужденно пели и кружились, другие, видимо, молодые, неподвижно сидели по краям поляны, наблюдая за более опытными бойцами. Эти молодые, нетокующие птицы сродни молчунам на глухарином току.

Все отчетливей и видней смугло-синие красавцы-тетерева, и вот на березках появились скромно окрашенные пестрые тетерки. Двое бойцов приготовились к схватке – нахохлились и пригнули к земле длинные шеи. Высоко подпрыгнув в воздухе, петухи разом ударили друг друга крепкими лапами и тугими крыльями. Над поляной поплыли выбитые перья. Вот бойцы снова сходятся, дразнят друг друга вызывающими поклонами, выбирают момент для атаки. Опять всплеснули тугие крылья с белым подбоем. Щелчок фотоаппарата – и остались драчуны на чуткой фотопленке.

На краю поляны замешательство – один тетерев так яростно атаковал другого, что тот запутался в сухой траве и сразу поднялся на крыло. Тетерева умолкли, настороженно вытянули шеи, норовят взлететь. «Не лиса ли незваной гостьей явилась на птичий праздник?» – подумал я. А тем временем забияка наскочил на другого петуха, и тот поспешил убраться подальше от опасного соперника. Какой странный этот тетерев – чуть не вдвое больше обычного, а хвост срезан почти прямо! Стоп, да ведь это же межняк! Впервые за это утро я пожалел, что со мной нет ружья.

Межняк – межвидовая помесь глухаря и тетерева, появляется там, где нерадивые охотники начисто выбивают весной на глухариных токах всех самцов-глухарей. Межняк крупнее тетерева, по мельче глухаря и обладает в какой-то мере всеми признаками, присущими обоим видам, – тетереву и глухарю. А вот тока межняк посещает чаще всего тетеревиные. Здесь он нападает на более слабых собратьев.

Я быстро навожу камеру на резкость, торопясь, отщелкиваю кадры, редко открывающейся для человеческого глаза лесной жизни. На черно-белых снимках, отпечатанных дома, отчетливо будут видны токующие тетерева и стройные тонкоствольные березки на опушке. Жаль, что невозможно запечатлеть еще запахи талой земли и распускающихся березовых почек, трубный клич высоко пролетающей журавлиной стаи.

И. Шустов