ПУТЬ КО МНЕ

Продолжение. Начало в №12, 24 газеты «РИСК», №15 «РИСК информ»

Помню, что, несмотря на мои занятия с дядей Намдаком, я досадовал, что дед Эрелчин словно нарочно не замечал меня. Он умер два года назад, но обида моя долго не затухала. Ранний, но неопытный, тогда я не знал, что эзотер примечает не человека, а его качества, то, что он сделал или мог сделать вчера, на что годится сегодня и завтра. Примечательно, что для эзотера отождествляется то, что человек в действительности делал, и то, что он мог бы или должен был бы сделать. Эти две вещи, столь далекие друг от друга, как желание и огорчающая действительность, обозначились одним символом, словно подчеркивая, что эзотер не имеет права на ошибку или неточность.

Не могу сказать, в чем тогда находилась моя юная душа: в радости, облегчении, покорности или в смятении, несогласии, бунтарстве. Но мы вскоре перекочевали на весеннюю стоянку. Это был великий процесс, он случался раз в году и всегда означал смену обстоятельств и настроений.

Однажды отец разбудил меня на заре. Выходя по малому, я видел, что к коновязи привязан годовалый жеребенок, он был тщательно вымыт и причесан, стоял под седлом со свежеокрашенной красной лукой, в узде с серебряными блестками, внешняя подкладка потника пахло свежевыделанной кожей.

– Слушай, – сказал отец, назвав меня, как он делал очень в редких, всегда в судьбоносных случаях, той ласкательной формой моего имени, как меня больше никто и никогда не называл, кроме первой жены, – вот тебе в подарок конь! Мужчина без коня – никто, мужчина с конем – все! Теперь ты уже взрослый, у тебя есть конь, при нем имеются кнут, седло, узда, недоуздок, аркан и все другое. Пусть седло тебе будет подушкой, потник – матрацем, а верный друг поможет покорить бытие. Отныне сам позаботься о себе.

Моей радости и гордости не было границ. Так было днем, но наступление ночи остужало чувства. Тем не менее, на коне юноши быстро взрослеют. Сутки напролет я выезжал «в люди», один бывал в степи под звездами и среди гор.

– То, что считают вечным, не вечно, – вспоминал я своего Учителя. – То, что ты видишь действительным, на самом деле мнимо. Вот ты боишься грома, а он тебе ничего не сделает. Ты радуешься молнии, а она очень опасна. Если она тебя сразит, то ты ничего почувствовать не можешь, ты умрешь. Но если она тебя не сразила, если ты нормально чувствуешь себя, то ничего бояться не надо, ни радоваться, ни печалиться повода нет, ты должен просто жить.

И я просто жил, просто ездил на своем коне. А события вокруг происходили необычные. Я был на конном гулянии в майские праздники. На коне я встретил всеобщее ликование по случаю Победы в Великой Отечественной войне.

Глава седьмая
ЛАПА СМЕРТИ

В школе я ничего нового не встретил. Поскольку я бегло читал, то учился только писать, а это много времени не занимало. Но и не скучал. С большой пользой для себя наблюдал за сверстниками. Интересно идет каждый конкретный человек к знанию. Вот мальчишка, умеющий цепко вцепиться в гриву объезжаемого жеребенка, выводит буквы, неуклюже вытянув шею. Птицей, что ли, был в прошлом рождении? Одна девочка помогает себе губами, другая языком и т.д. В каких же неведомых зверях мы все побывали?! Браво, наблюдения не просто забавляют, они дают дополнительные знания. В то великое время и учительница смешно старалась с энтузиазмом вбить в глупенькую головушку ученика небесполезную чушь.

Дней через двадцать мои родители перекочевали на новое зимовье недалеко от школы. В первых вечерних сумерках я побежал к ним. По пути кто-то окликнул меня именем, которым очень редко ласкал меня мой отец. Я откликнулся, и сразу помутнело в моих глазах, я зашатался, еле дошел до юрты родителей, прошел мимо козла, с которого снимали шкуру, прошел к маминой постели и упал...

Огромная лохматая лапа с бронзовыми когтями сверху прикрыла меня, я ошалело заметался среди толстых щетин. Непонятно было, куда надо рваться, но лапа явственно старалась втиснуть меня в щель, за которой щедро лился таинственный и завораживающий свет тантры. Это был свет необычной яркости, он был ярче всех видов земного освещения, включая отсвет молнии, но он нисколько не ослеплял глаза, он словно сливался с моей внутренней сутью, словно не лился снаружи, а просто существовал, поражая меня своей не ослепляющей, но сильнейшей яркостью. Тем не менее я не стремился туда, я бился, я кричал, что мне надо съесть почку того козла, которого режут, и пару ребрышек... Это длилось не больше семи – восьми секунд, я выскользнул из–под пальцев огромной лапы и прилип к худому изможенному телу, которое я заметил, как бы прилетая, еще издали и которое оказалось самим мною.

Я лежал на жесткой кровати. Комната была чисто побелена. Но почему я один? Где другие ученики? Почему учительниц много, и все они в белом? Что это была больничная палата для тяжелобольных, я узнал позже. Оказалось, что здесь я пролежал восемь суток.

Так я получил первое подтверждение того, что некоторые священнослужители вычислили, будто одна секунда времени обители Бога равняется суткам Земли.