Сергей Алексашенко: «Никакого дна пока не видно»
– Спад ВВП по итогам года, согласно предварительным данным, – 3,8-3,9%. Могло быть хуже или хуже уже некуда?
– Спад почти на 4% ВВП – это очень много. Если мы посмотрим на сложные ситуации в развитых экономиках, не считая последнего глобального кризиса, там спад обычно не превышает 0,5-1%. С другой стороны, в 2008-2009 годах падение российской экономики от пика до дна составило 10%. Правительство говорит, что и сейчас могло быть хуже. Действительно, могло, но надо понимать, что нынешние минус 3,8% получились в условиях, как это ни странно звучит, благоприятной внешней конъюнктуры. Да, цены на нефть снизились, но спрос на российское сырье – нет. Весь спад в экономике пришелся на долю внутренних факторов, в первую очередь пострадало население. В 2008-м экономика рухнула на 10%, а потребление населения сократилось на 4%. А сейчас – ровно наоборот. Поэтому нынешний кризис гораздо тяжелее, чувствительнее именно для граждан.
– Можно ли было избежать такого спада, и что для этого надо было делать?
– Замедление российской экономики, вообще-то говоря, началось не в прошлом году, и даже не в позапрошлом, а раньше. Устойчивое замедление идет с середины 2012 года. В первой половине 2014-го, когда цены на нефть были выше 100 долларов, экономика росла со скоростью 0,7%. Поэтому я считаю, что спада в принципе избежать было нельзя. Он был объективно обусловлен – в первую очередь тем, что российский бизнес стал сокращать свои инвестиции. А без инвестиций экономика расти не способна. В условиях санкций и антисанкций, спада инвестиций, падения нефтяных цен, которые влияют на торговлю и финансовый сектор, изменить ситуацию кардинально было невозможно.
– Что же все-таки в большей степени предопределило нынешний кризис – внешние факторы, такие как санкции и падение цен на нефть, или какие-то внутренние причины?
– На мой взгляд, внутренние причины. Рыночная экономика сама, не дожидаясь указаний от властей, приспосабливается к внешним шокам. Нынешний кризис в большой степени – рукотворный. Падение инвестиций обусловлено прежде всего тем, что в России фактически разрушена система защиты прав собственности, а это, в свою очередь, – результат демонтажа в стране политических институтов на протяжении последних 15 лет.
– Ваш прогноз: что будет происходить с российской экономикой в 2016 году?
– В ближайшие два-три года динамика ВВП будет находиться в узком коридоре между «минус» 1 и «плюс» 1. Грубо говоря, при 40 долларах за баррель это будет ноль, при 30 долларах – минус один. Но я не согласен с повторяемыми в последнее время высказываниями о том, что мы достигли дна и теперь чуть ли не обречены на рост. Никакого дна пока не видно. Ничто не свидетельствует о том, что российская экономика готова расти. Возможно, она готова совершать некие пилообразные колебательные движения – плюс-минус, плюс-минус. Не более того.
– Как вы оцениваете антикризисные действия нашего правительства?
– По большому счету, у правительства нет никакого антикризисного плана. И никаких антикризисных действий, если не считать таковым сокращение бюджетных расходов. Мне кажется, что правительство находится в состоянии дремы. «Скажите спасибо, что мы не сделали ошибок. А дальше точно будет лучше» – вот тезис, который я услышал на недавнем Гайдаровском форуме. Правительство больше рассчитывает на статистический эффект базы, на то, что спад закончится сам по себе, а цены на нефть когда-нибудь, да стабилизируются.
– А какие меры властям следовало бы предпринять в первую очередь?
– Для радикального изменения ситуации нужны не экономические меры. Не те, что находятся в арсенале Министерства экономики или Центрального банка. Это – вопрос политических реформ, политической конкуренции, независимого суда, равенства всех перед законом, борьбы с коррупцией. Чтобы системно улучшать положение дел в экономике, нужно заниматься политическими реформами.
– Между тем всех сейчас волнует курс рубля. Насколько логично то, что с ним происходит?
– Раньше от наших руководителей мы часто слышали, что у России огромные валютные резервы, что по их объему мы занимаем то ли третье, то ли пятое место в мире. Но сегодня огромными их уже не назовешь. В конце 2014-го – начале 2015 года состоялась большая, абсолютно нетипичная для нашей страны дискуссия между правительством, Центробанком и администрацией президента, в результате которой ЦБ всех убедил, что резервов не очень много и что тратить их на поддержку курса рубля бессмысленно. Опыт и 2008-го, и 2014 года показал, что резервов потратить можно сколько угодно, и достаточно быстро, но переломить рыночные тенденции невозможно. Поэтому сегодня официальная позиция и Центрального банка, и администрации президента такова: резервы не маленькие, но они находятся на таком уровне, что сокращать их дальше будет неправильно.
– Есть ли какие-то драйверы роста российской экономики, или все надежды связаны исключительно с тем, что нефть рано или поздно начнет снова дорожать?
– Я не вижу сегодня никаких драйверов роста. Президент и премьер утверждают, что таким драйвером являются госкомпании и госкорпорации, особенно работающие в оборонных отраслях. Однако практика показывает, что российская оборонка самоизолировалась от остальной экономики и не возвращает ей ничего в обмен на те колоссальные бюджетные, материальные и человеческие ресурсы, которые получает. Единственным драйвером для нашей экономики может стать инвестиционный бум. Инвестиции в экономике – это примерно как топливо для автомобиля. Можно поинтересоваться: а если мы машину поставим на горку, она поедет с горки? Конечно, поедет. Горка для России – это цены на нефть. Если горка будет очень крутая, если цены на нефть резко вырастут, то, конечно, автомобиль поедет быстрее и дальше. Тем не менее если у него не будет бензина, он рано или поздно остановится. Поэтому долгосрочный драйвер роста для нашей экономики – это восстановление инвестиционной активности, предпосылок для которой не наблюдается.
– Дало ли какой-то толчок отечественному производству импортозамещение?
– Какой-то толчок дало, конечно. Например, если вы посмотрите на сводку Росстата, то увидите, что производство сыра и сырного продукта в России увеличилось больше чем на 20%. Но вопрос в другом – довольно ли российское население тем, что вместо сыра у него появился сырный продукт? По большому счету, разница между 1998-м и 2016-м в том, что сейчас у экономики нет свободных мощностей, и быстро нарастить производство, не имея свободных мощностей, она не способна. Нужны время, новые технологии и оборудование. К тому же западные санкции явно ограничивают желание иностранного бизнеса вкладываться в Россию – из-за политических рисков. Так что сложился заколдованный круг: новых мощностей нет, на их производство нужны время и оборудование, которое нам пока никто не готов поставлять. В массовом порядке импортозамещение будет незаметным и точно не станет драйвером роста.
– Как вы оцениваете ситуацию в банковском секторе России?
– Системного банковского кризиса в России я не предвижу. Это – хорошая новость. Плохая же состоит в том, что, к сожалению, Центральному банку не удается существенно повысить качество банковского надзора, увидеть те чрезмерные риски, которые берут на себя банки, и оградить от них вкладчиков и клиентов. Почему-то ЦБ видит риски только в тот момент, когда в том или ином банке уже «украдено» все, что только можно украсть.
– А верной ли тактики придерживается Центральный банк в отношении ключевой ставки, которая остается неизменной – 11% – с сентября 2015 года?
– Я считаю, что правильной, поскольку особых успехов в подавлении инфляции у Центрального банка пока не видно, а инфляционные ожидания и тревоги населения достаточного устойчиво растут с сентября 2015 года. Ключевая ставка ЦБ находится ниже показателя инфляции в годовом выражении – почти 13% по итогам прошлого года. Я отношусь к числу монетаристов, которые считают, что инфляция – это денежный фактор, и в первую очередь именно денежная политика оказывает на нее влияние. Нельзя снижать процентную ставку в условиях высокой инфляции. Поэтому пока ЦБ не добьется успехов в подавлении инфляции, снижать ставку будет неправильно.
– Что сейчас стоит делать среднестатистическому россиянину на потребительском рынке – сберегать деньги, копить их, тратить на покупки, приобретать валюту?
– К сожалению, у среднестатистического россиянина сбережений нет. Соцопросы показывают, что их нет у двух третей семей. Для тех же, у кого сбережения все-таки имеются, в условиях высокой инфляции и сильной зависимости курса рубля от цен на нефть, разумно, с моей точки зрения, было бы делить накопления в какой-то пропорции между рублевыми и валютными. Выбор в пользу только рублей или только валюты может оказаться неверным – угадать движение цены на нефть невозможно.